Вспоминаю вторую половину 60-х годов: Дубна - "законодатель мод" в области внедрения ЭВМ в ядерную физику. Мы старались по мере наших возможностей идти вслед за передовиками, воспринимая от них опыт в создании ВЦ, освоении ЭВМ, их математического обеспечения. В эти годы и началось тесное сотрудничество "гатчинцев" с "дубнинцами", и, естественно, с Н.Н.Говоруном, который, на мой взгляд, был "мотором" в этой многоплановой деятельности. Мое близкое знакомство с Николаем Николаевичем началось со школы по автоматизации научных исследований в Кацивели (1969 год), куда он приехал на несколько дней с лекцией и стал одним из героев "Песни школьников". В последующие годы были совместная работа в различных советах, комиссиях, (где Николай Николаевич был всегда бессменным председателем), организация конференций и участие в них, поездки в Дубну за опытом, его приезды в Гатчину. Все это помогало нашим довольно частым встречам. Взаимное уважение, общность взглядов на многие вещи как в науке, так и в жизни, его советы, научная поддержка давали мне основания считать его своим другом (я уверен, что и он считал также). Несмотря на это, я его называл Николаем Николаевичем, но на "ты," это определялось не только разницей в возрасте и его научным положением, но и свойственной ему "внутренней строгостью", которая не позволяла никакой фамильярности. Только после его ухода я понял, какую роль сыграл этот человек в моей жизни не только в научном плане, в поддержке моего "остепенения", но и в личностном. Многими советами, которые он мне дал, я пользуюсь и сейчас. Он был оппонентом на защите моей кандидатской диссертации (1972 год), в 1981 году я представил на суд институтской общественности в Гатчине свою докторскую. Николай Николаевич с коллегами из МГУ П.Н.Заикиным (ныне тоже покойным) и В.М.Репиным приехали меня поддержать. Выступление члена-корреспондента АН СССР на этом общеинститутском семинаре было очень кстати, особенно для наших ведущих мэтров-физиков. Я всегда с благодарностью вспоминаю этот "московский десант". Отличительными чертами характера Николая Николаевича были его сдержанность и ярко выраженный аналитический подход к оценке последствий своих поступков. Это ни в коей мере не нерешительность, а что-то более глубокое и зрелое. Вспоминаю один случай, тоже связанный с защитой моей диссертации. Я защищался в Институте Радиоэлектроники РАН, Николай Николаевич присутствовал. Это была очень трудная защита, которая, к счастью, закончилась благополучно. Николай Николаевич в этот раз не выступал вообще, и, поймав после защиты мой недоуменный взгляд, сказал: "Ты молодец, а мое выступление тебе бы повредило". Я не понял, и он разъяснил: "Выступление членкора на этом "чужом" совете могло быть рассмотрено как давление, что с большой вероятностью добавило бы тебе черных шаров". Сдержанность мне не свойственна, и я по совету Николая Николаевича взращиваю ее в себе до сих пор. Я думаю, что эта сдержанность нелегко ему давалась, чувствовал, что он обладает огромным внутренним темпераментом, который, в частности, проявлялся в его постоянном динамизме и неумении ничего не делать даже в моменты отдыха. Я как-то с ним провел целый день в Москве, (несколько совещаний, встречи, посещение книжного магазина и много других дел). И когда перед отъездом в Дубну он сказал, что еще должен вечером пробежать несколько километров, я пришел в тихий ужас. Я смертельно устал, хотя был в то время вполне тренированным человеком. И еще вспомнился один эпизод, хотя и довольно мелкий, но характерный, как мне кажется, в плане устойчивости Николая Николаевича к внешним обстоятельствам. Школа по автоматизации в Геленджике, казалось очень удобный случай отдохнуть без забот в свободное от лекций и семинаров время. Но и здесь он почти все свое свободное время тратил на фотографирование. Я был его постоянным ассистентом. Мы много ходили, отсняли пленку (цветную) и сразу ее решили проявить. С трудом собрав все проявочные материалы и оборудовав рабочее место, мы всю ночь занимались проявкой и к утру выяснили, что у нас ничего не получилось из-за какой-то ошибки в технологии или некачественного химического реактива. Я от расстройства впал в транс, а Николай Николаевич сказал: "Что делать, в следующий раз должно получиться", - сменил тему разговора и больше никогда об этом не вспоминал. Это тоже был хороший урок. Он всегда очень спешил, как бы чувствуя, что ему отпущено жить не очень долго. На его вечное "должен", "надо" я как-то осторожно заметил (кажется это было после его рассказа о том, как он едва избежал столкновения своей машины со стоящим на обочине без габаритных огней грузовиком на трассе Дубна - Москва), что, может надо, "чуть помедленнее": Он строго посмотрел на меня и сказал: "Нет, так надо жить". В то же время это был совсем не "сухой", прагматичный человек, как может показаться из моих воспоминаний. Ничто человеческое ему было не чуждо, но он умел все дозировать. Помню, как он с юмором рассказывал о ежеутреннем (перед зарядкой) профилактическом приеме "лекарства" во время месячного визита с И.Н.Силиным в Индию. Объяснив свою эффективную рецептуру в посольстве, они были освобождены от прививок. Он любил рассказывать различные юмористические случаи и при этом всегда сохранял серьезное выражение лица. Во время посещения его гостеприимного уютного дома с доброжелательнейшей хозяйкой Раей еще раз убеждался, насколько он был заботливым и любящим сыном, мужем, отцом, братом. С болью вспоминаю последнюю встречу с Николаем Николаевичем. Узнав, что он тяжело болен, я решил навестить Дубну и поговорить с ним хотя бы по телефону (он уже не ходил на работу), так как телефонная связь Гатчина - Дубна работала очень плохо (кстати, так же плохо работает и сейчас). Позвонив ему из ЛВТА, я получил приглашение придти к нему домой. Думал, минут на двадцать, а проговорили мы с ним практически полдня. Он делился своими планами, говорил о развитии компьютеров в СССР и о многих других, в основном, научных делах. Мы ни разу не коснулись проблем болезни. Я увидел нового Николая Николаевича, мужественного, гордого. Эта встреча потрясла меня, и до сих пор без боли не могу вспоминать наше расставание: он стоит на крыльце и машет мне рукой, я отвечаю, предчувствуя, что вижу его в последний раз. К сожалению, я не смог быть на его похоронах, через несколько дней после встречи уехал в заграничную командировку: Вcпоминая некоторые эпизоды нашей дружбы с Николаем Николаевичем, я сознательно не углублялся в научные взаимоотношения. Но, тем не менее, хочу подчеркнуть, что его стратегические и тактические советы, оценки различных предложений и результатов работ, обсуждение планов были неоценимы для моей научной деятельности, что дает мне все основания назвать его одним из моих учителей не только в жизни, но и в науке. Сейчас отношение к науке в нашем государстве изменилось, и это заставило меня развить новые скорости (хотя и до этого не был медлителен). И мне кажется, что динамика моей жизни сейчас приближается к динамике жизни Николая Николаевича (в других масштабах, конечно). Я не знаю как бы он отнесся ко всему, что происходит у нас в науке, в том числе и в области, которой мы занимаемся, но то, что по характеру он был готов к новому, - это безусловно. Мои эпизоды из дружбы с Николаем Николаевичем могут быть только штрихами к его портрету. Мои гатчинские коллеги В.А.Щегельский, И.А.Кондуров, В.И.Петрова, которые также поддерживали с ним дружеские отношения, наверняка хранят в памяти встречи с этим многоплановым и талантливым человеком. Я благодарен судьбе, что она мне даровала дружбу с Николаем Николаевичем. Рябов Юрий Федорович физик, окончил Ленинградский Политехнический институт, доктор технических наук, профессор. В настоящее время заведующий отделом информационных технологий и автоматизации в Петербургском Институте ядерной физики РАН. Научные интересы - информационно-сетевые технологии, автоматизация научных исследований.
